Николай Носков: «Я сам череповецкий»

Статья по теме

ФАС пошла против МВД

Концерт в родном городе

- Николай Иванович, как у вас появилась идея принять участие в башлачевском концерте?

- Я все никак не могу приехать в родной город с нормальным концертом. Я и сейчас приехал с каким-то урезанным, на часик всего. Местный организатор на меня уже обиделся со страшной силой. Мне все время объясняют, что публика наша не готова для такой музыки, говорят: «Ты не соберешь зал!» Я говорю: как нет? Я сам череповецкий, что ты мне гонишь? По всей стране у меня аншлаги, кроме Череповца. Для меня это загадка. Мне звонят вологодские, приглашают. С Череповцом у меня мертвые дела – никто не звонит. 

- Что для вас значит имя Башлачева?

- Сашу я вообще не знал. Я даже не знал, что он из Череповца. Когда я пришел из армии, быстро уехал в Москву. В 1977 вернулся, в 1978 уже пел в Москве. А он уехал в Питер. Только потом я узнал, что это за парень. Когда он погиб, мне кто-то сказал: да он же череповецкий. И ребята, с которыми я пел в «Океане» (культовый череповецкий ресторан времен СССР, сейчас не действует – Прим. Ред.), тоже его не знали. Я бы его назвал рок-бардом. Я бы не стал фестиваль Башлачева называть рок-фестивалем. Тогда, получается, что и Высоцкий - рок. Раненая душа у парня была, совершенно раненая. Атмосфера Питера того времени как-то способствовала этому. Они там сидели все в своей кочегарке,  у них создался свой мирок, в котором они как могли «отвязывались». Но Сашка, видать, отвязывался круче всех. Поэтому раньше всех и ушел.

- Вы пели в ресторане в Череповце. Вы помните, какой репертуар исполняли там?

- Ха-ха. Я когда из армии вернулся и пришел в «Океан», там были песни, которые я написал в армии. Потом было что-то из английского, Юрий Антонов. Эстрада обычная. Я не буду сейчас это петь.

«Цензуры нет, зато – формат»

- Молодежь не знает ваших песен, а последний альбом у вас вышел в 2012 году. Это  похоже на какое-то музыкальное отшельничество…

- Моя музыка для 14-летних сложна, а вот студенты ко мне на концерты ходят, лет так с 25. Публика очень хорошая, каждый концерт работаю с удовольствием. В прошлом году я записал в Германии альбом «Без названия», но большинство, вот вы, например, даже и не знаете о нем. Получается, что в некоторой степени я запрещен. В старые времена «Машине времени» запрещали некоторые песни, сейчас их слушаешь, и не можешь понять – почему? А дело в том, что существует такая вещь, как формат. Формат и неформат - это понятия психологические. Толпой удобнее управлять, когда у людей, ее составляющих, вделан в мозг такой своеобразный коридор. Если твоя музыка шире, чем этот коридор, то это уже неформат. Если ты слишком сильно воздействуешь на людей, они это запрещают. На моем концерте надо работать. Это то же самое, что ходить на классическую музыку. Там ты должен сам работать. Это труд. Надо работать вместе с музыкантами. А люди воспринимают музыку в потребительском плане.

 - Чем и как вы будете удивлять сегодня?

- Руками. Всем своим телом. Что я за час могу? Поприседать только.

- Стоит ли хорошему музыканты принимать участие в шоу типа «Две звезды»?

- Я же сбежал оттуда. Меня жутко уговаривают сходить на шоу, но лучше все-таки полезным делом заняться.

Собрать свою публику

- -Николай Иванович, вам самому что больше по душе: спокойный зал или фанаты, которые встают, пляшут, бегут к сцене?

- Я создал свою публику. Вы могли заметить, я не особенно тусуюсь в телевизоре. Я не хожу на те передачи, где разговаривают. Я музыкант и должен проповедовать музыкой, а не вещать умные речи ни о чем. В программе у меня первое отделение - акустическое, а второе  - рок-н-рольное. Первое отделение слушатели сидят тихо, как мыши. Слышно, как муха летает в зале. А вот во втором отделении они уже отвязываются… Это очень специфический концерт, и приходит на него моя публика. Иногда организаторы мне говорят: Коль, ты знаешь, твою публику мы на других концертах не видим. Эти люди ходят в театры, слушают классику. Они любят слушать: звук, слово... Это меня очень радует. С возрастом хочется, чтобы тебя слышали, а не слушали.

- Как вы относитесь к современным текстам?

- Выразить себя – это высочайший дар, который нам свыше дан. То, как человек себя выражает, зависит от глубины его таланта. Если талант не очень глубокий, он зиждется на более простом, примитивном. На том, что ему самому понятно. Если ты что-то делаешь честно, ты  всегда делаешь это для себя. Если ты делаешь нечестно, ты у себя воруешь, и это видно. А когда ты делаешь о себе и для себя, то тебя все это мучает… Вот как сейчас: идет эта беда на Украине... Хочется на это отреагировать: «Вот щас напишу че-нибудь!» Посидишь, подумаешь… А что напишешь? Что скажешь? Ведь и здесь наши, и тут... И что и как ты будешь петь для них? Что ты будешь петь для СВОИХ? И притормозишь... Артисты, которые хватаются за популярность, моментально все «схватывают», пишут песенки, и все у них шкворчит…  А у меня что-то получится только когда пройдет года два-три. Я только тогда  напишу о том, что происходит сейчас.

- Может, поэтому ваши песни и по ТВ, и по радио не так часто услышишь?

- Меня как-то попросили – напиши что-нибудь для радио, хит. Потом звонят: написал? Я говорю: да. Как называется? «Паранойя». Ну опять ты за свое! Как может быть хит с названием «Паранойя»? В итоге эта песня и звучит, ее знают. Лев Толстой написал «Анну Каренину» и «Войну и мир», чтобы собрать аудиторию. А потом его брошюры как жить, как бросить пить, курить оказались  для него важнее, чем «Война и мир» и «Анна Каренина». Поэтому надо сначала собрать публику.

              Сергей Мешков

Смотрите также:

• «Я есть! Я могу!» Череповчанка о том, как красота помогает преодолению →
• Правительство сообщило о пригородных перевозках в новом году →
• Никита Астахов: «Зачем вам субботник, когда есть я?» →